Рене Фалле - Капустный суп [La Soupe Aux Choux]
Он пошарил в буфете, обнаружил металлический бидон, сполоснул его в чуланчике и перелил в него суп.
— Вот видишь. Так оно куда практичнее будет. И дужка у него есть, и крышка. Хоть тысячи километров крутись, капли не прольется.
Диковина просипел что-то, очевидно поблагодарил, поднялся, сунул свою трубку и свой ящичек под мышку, в одну руку взял бидон, а другой показал в направлении летающей тарелки.
— Ага, значит, улетаешь? Ну, всего тебе хорошего, старик. Если захочешь вернуться, адрес тебе теперь известен. Пойду тебя провожу.
Ратинье накинул куртку прямо на ночную сорочку и пошел за Диковиной к своему полю. Отвернувшись, он фыркнул.
— Смешно все-таки, марсианин и с бидоном, ну, чистая молочница. Такое не каждый день увидишь.
Они подошли к летающей тарелке, и Глод осмотрел ее со всех сторон. Внутри находилось сиденье, как в тракторе, а приборный щиток, на тебе пожалуйста, подмигивал десятками огоньков, совсем как механический бильярд в «Кафе дю Марше».
Диковина открыл люк, вошел в космический корабль, а бидон прислонил к перегородке, к которой тот и приклеился намертво. Глод протянул руку своему новому другу, но тот поглядел на него с удивлением.
— Да ну, молоток, пожми мне руку, что же мы, как собаки с тобой расстанемся, что ли?
Но Диковина явно не понимал, чего от него хотят. Заметив его колебания, Глод силком взял его руку и пожал.
— Вот как оно делается, Диковина. Ну счастливого тебе пути! А ручища-то у тебя холодная, бедное ты дитя господне! В жилах небось лягушачья кровь течет!
Диковина захлопнул дверцу, сделал знак Ратинье посторониться. Глод послушно отошел, готовясь присутствовать при взлете тарелки, зрелище, доступном лишь избранным. Диковина покрутил что-то, что именно, Глод не знал, и вдруг лицо его приняло выражение озабоченности, незамедлительно передавшейся и зрителю.
— Так и есть, таратайка поломалась, — буркнул Ратинье, — если она здесь застрянет, минуты спокоя не будет, с утра до вечера народ станет кругом вертеться.
Диковина открыл люк, вылез из своего аппарата, повелительным жестом приказал Глоду стоять на месте, а сам побежал к его дому. «За водой небось пошел, — решил про себя бывший сапожник. — Надо полагать, его молотилка с помощью пара работает». Через минуту все так же рысцой из дома выбежал марсианин, размахивая гильзой дяди Батиста. Даже разрешения не спросил у Ратинье, пристроил как ни в чем не бывало вазу в сопло, в хвостовой части летающей тарелки, прислушался и довольно улыбнулся.
— Мог бы у хозяина попросить, — проворчал Глод. — Не особенно-то красиво получается. Хорошо еще, что не подтибрил гипсовый кораблик заодно.
Диковина ответил ему сердечным кудахтаньем и снова уселся в свой корабль. Глод благоразумно отступил назад, тарелка тут же взвилась на два метра над землей. Бесшумно, даже не поколебав воздух, тарелка начала вращаться все быстрее и быстрее, так что Глод уже не мог различить черты лица улетающего гостя. Потом тарелка стала подниматься вверх и достигла высоты опоры электропередач, обволоклась голубоватым сиянием и, легонько присвистнув, словно воробей прочирикнул, врезалась в небо с быстротой пули, выпущенной из винтовки. В одну секунду она исчезла где-то в стороне Мулена и, прежде чем успеешь дух перевести, должна была оказаться над Жакмаром. Потрясенный этим зрелищем, Глод стоял, задрав голову к небу, и с губ его невольно сорвались слова:
— Когда у этой штукенции в трубу вставлена ваза для цветов, она недурно работает! А нет вазы, небось ругаешь ее на чем свет стоит! Проклятый этот Диковина! Только в Париже такие типы водятся…
Он подошел к тому месту, где приземлялась тарелка, нагнулся. Ни одной травинки не было примято, не разило ни бензином, ни газом, ничем не разило.
— Чистая работка, — одобрительно заметил Глод, задумчиво направляясь восвояси.
На дороге по-прежнему торчал Бомбастый с задранной кверху ногой. Еще не открыв двери, Глод бросил на него прощальный взгляд и вдруг увидел, что сосед его оживает, будто по мановению волшебной палочки, уже поставил ногу на землю и продолжает ту самую фразу, которую не успел тогда договорить:
— Эй, Глод! На твоем поле тарелка приземлилась. Я же тебе говорю, там у тебя тарелка! Ратинье огрызнулся:
— Да заткнись ты! Чего это ты про какие-то тарелки рассказываешь? Какие тарелки-то?
Бомбастый, еще не отдышавшийся, даже ногой пристукнул о землю и заорал, не помня себя от волнения:
— Летающая! Летающая тарелка! Разве не знаешь, что о тарелках теперь все говорят!
Пока Бомбастый переводил дух, Глод радостно улыбнулся, услышав, что стенные его часы пробили два раза. А это доказывало, что все пришло в обычный порядок и часы нагнали даже свое отставание. Он пожал плечами:
— Совсем ты сдурел, идиотина. Да никаких тарелок не существует.
Шерасс ядовито хихикнул:
— Бьемся об заклад? На литр, ладно?
— Хоть на три.
— Пусть будет три! Давай по рукам. А ну, давай! Глод с размаху хлопнул его по ладони. А Сизисс не унимался:
— Значит, захотелось мне по малой нужде. Погода была хорошая, вот я и подумал: «Иди, друг, помочись на дворе, а то все ночной горшок да ночной горшок». Я и вышел, и что же я вижу? Летающую тарелку на твоем поле! Тут уж мне ни до чего стало, и я побежал к тебе, чтобы тебя разбудить!
— Я и сам проснулся. И тоже вышел помочиться. Вот видишь, даже куртку накинул. И никаких тарелок я в глаза не видал.
Неколебимо уверенный в своей правоте, Бомбастый схватил его за рукав:
— Иди! Да иди же ты!
Глод пошел за ним как на буксире. Шерасс приложил палец к губам:
— Только давай шуму не подымать! Если она еще там, в ней, в тарелке, глядишь, эти парни сидят с лучами смерти или с какими-нибудь гербицидами.
Они обогнули угол дома Ратинье. Тут он ткнул рукой в пустое поле:
— Ну и что? Где ж она, твоя тарелка?
У Бомбастого даже челюсть от удивления отвисла, а Глод, еле удерживаясь от смеха, тормошил друга:
— Ну что же ты мне ее не покажешь? Сизисс с трудом выдавил из себя:
— Нету ее…
— А я что, не вижу, что ее нету? И сейчас скажу тебе почему.
— Почему?
— Потому что, прах тебя возьми, никогда ее здесь и не было!
— Но я же сам ее видел! Собственными глазами! Должно быть, улетела, пока я с тобой тары-бары разводил, надо бы нам прямо к ней бежать!
— Просто тебе дурной сон приснился. Такое бывает. Что ты вчера на ужин ел, а?
— Окорок, — растерянно прошептал Шерасс.
— Самая тяжелая для желудка пища. Наелся окорока. — вот тебе и летающая тарелка.
— Да отстань от меня, свинячье рыло! — огрызнулся Бомбастый. — Так вот, слушай меня — тарелка белая, словно из хрома, а в окружности примерно три-четыре метра.
— Сказать все можно, это еще легче, чем выдумать.
— Значит, ты мне не веришь?
— Ясное дело! Конечно, не верю! Тебе же лучше, что я не верю. Куда это ты?
— Пойду взгляну, не осталось ли следов. Должны же быть следы.
Бомбастый засеменил к полю, остановился, снова двинулся вперед, ярко освещенный луной. Опершись об изгородь, Глод закусил ус, чтобы не расхохотаться вслух, а было отчего — белые подштанники выписывали вензеля по его полю. «Вот бы Диковина повеселился!» — подумалось ему. Наконец он не выдержал и громко фыркнул. И сразу же в ответ раздался ядовитый голосок Бомбастого:
— С чего это ты так развеселился, старый болван?
— А как же мне не веселиться, старый дурень? Ну, что ты нашел?
— Ничего не нашел.
— Странное дело!
Шерасс повернул обратно, досадливо твердя:
— Ровно ничего. А ведь она была здесь! Вот здесь вот! В самой середине. Должно быть, летает быстрее, чем твоя куропатка. В жизни ее не забуду!
— А ты лучше забудь. Рассуди сам, Сизисс, ведь я тоже во дворе был. Раз ты ее видел, стало быть, и я должен был ее видеть.
— Вовсе не обязательно, она за твоим домом стояла. Глод посуровел:
— Так вот, дружок, теперь дело решенное, слишком ты много пьешь. Уже начал летающие тарелки видеть, а скоро увидишь, как крысы к тебе на кровать лезут и по твоему пуховику гуляют; видел же их Дюдюсс Пурьо, и помер он от белой горячки, весь истрясся, даже пальцы на ногах у него ходуном ходили.
— Отвяжись от меня, выпил я как обычно, — мрачно проворчал Сизисс, с видом мученика, которого распинают на всех изгородях из колючей проволоки, какие имелись в округе.
Ратинье зевнул, потянулся:
— Хватит трепаться, пойду лягу. Не желаю я всю ночь, как ты, гоняться за марсианами. И не забудь, ты мне три литра должен.
Сизисс даже весь раздулся от злости, притопнул шлепанцами:
— Три литра мочи, вот что ты от меня получишь! Наше пари недействительно, раз я ее видел, как тебя вижу.
— А как ты меня видишь? Может, я у тебя в глазах двоюсь?
Глод пошел к дому, а его дружок, окончательно распалившись, слал во мраке ему вдогонку залпы проклятий. Но Глод, запирая дверь, успел ему крикнуть:
